совершенная нежность превращается в совершенное зло.
Энтони знал Мими Дойл с первого класса. Она фигурировала во всех самых колоритных эпизодах его детства. Вначале одноклассники ее дразнили, но та и не думала обижаться, хихикая и выкрикивая обидные ругательства вместе со всеми, а потом показывая свою киску на весь класс. У Эндрю сохранились самые яркие воспоминания о гладкой розовой промежности, и это было круче, чем выходные в Диснейленде, и еще Эндрю запомнил, как пунцовая от злости миссис Найтли выводила Мими из класса.
К двенадцатилетнему возрасту Мими Дойл стала самой грудастой девчонкой из всей параллели и часто пряталась за шкафом в конце их класса. С этого все и началось, Эндрю понятия не имел, что она там делает, пока случайно не подглядел, как Коул МакКой и Нил Саймон по очереди тискают груди Мими. Когда они отошли, уступая место, Эндрю понял, что и он может получить свое. Ему одновременно хотелось и не хотелось этого, его пугали ее огромные груди с темными торчащими сосками, ее дерзкое выражение лица, и он очень боялся сделать что-нибудь не так. Когда строгий голос учителя спросил о том, чего они там копаются, Эндрю отошел от Мими и испытал облегчение.
Мими было четырнадцать, она курила, сквернословила и водилась не с теми ребятами из старших классов, которые рассказывали байки о стычках с полицией, о наркотиках и доступном сексе. В ушах у нее были огромные сережки-кольца, короткие ногти, обгрызенные ею, были выкрашены в красный, а над приспущенными джинсами виднелась тонкая ярко-розовая резина трусиков-стрингов. Она была уже не девственница, Эндрю знал это, но по-прежнему хотел ее и любил. Мими была доступной, но в то же время такой далекой, Эндрю понадобился целый семестр, чтобы насмелиться и предложить ей секс. Эндрю действовал неумело, а Мими лежала со скучающим видом и ждала, пока он закончит. Все происходило в заброшенном рыбацком домике на берегу реки, прямо на грязных досках, куда Эндрю постелил свой свитер, чтобы Мими могла лечь и не запачкаться.
Когда Мими забеременела, по школе прокатилась волна слухов, а в кабинете директора разразился настоящий скандал. Родители Эндрю, угрожая судом, забрали документы сына и переехали на другой конец страны, подальше от отродья Сатаны, развращенной малолетней потаскушки, соблазнившей их мальчика. Эндрю больше не видел Мими, но отчаянно пытался с ней связаться около полутора лет. Ответов на письма он так и не получил. Свою беременность Мими провела дома, рядом с родителями, которые запретили ей делать аборт, это противоречило их религиозным взглядам. Появившейся на свет плод грехопадения был отдан на усыновление молодой семейной паре, не имеющей своих детей. Прощаясь с сыном, Мими назвала его именем Микки, оно казалось ей забавным и очень злило ее собственных родителей. Эта была ее последняя воля, касающаяся ребенка. Она была рада избавиться от него.
***
В квартире Мими Дойл по всему коридору громоздились кучи мусора. Набитые отбросами черные пакеты перемежались с грязным тряпьем и пустыми бутылками. Отбросы частично просыпались и воняли. Рядом валялся использованный, скрученный в узел презерватив, похожий на кокон какой-нибудь гигантской личинки. Мими Дойл было восемнадцать, но похожа она была не то на девушку, не то на старуху, в застиранной линялой майке и мужских пижамных штанах. Под ее глазами залегли тени, ключицы и скулы выпирали сквозь тонкую бледную кожу, длинные волосы секлись и потеряли свой блеск, некогда полные груди обвисли и более не были привлекательными как раньше. От нее воняло грязью, потом и пивом. В просторной гостиной, где она стояла, не было ни книг, ни фотографий, ни картин, ни телевизора – ничего, кроме голых стен, детской кроватки, продавленного дивана, хромого столика и пары стульев с поеденной молью обивкой. В центре комнаты топтался босой ребенок в футболке, которая была ему велика и свисала до коленок. Он тихо ныл, прижимая к себе игрушку, замызганного плюшевого Багза Банни. Это был Микки. Он стоял и звал свою настоящую маму, которой его лишили, как и целой комнаты игрушек, которые некуда было складывать, как и кровати в форме гоночной машины.
- Хватит скулить, они больше не хотят видеть тебя!
Микки смотрел на нее упрямо и не верил, что мамочка и папочка бросили его.
- Я столько вытерпела, чтобы вернуть тебя, а ты ведешь себя, как неблагодарный засранец!
Слова Мими били очень больно, у мальчика тут же перехватило дыхание и на глаза навернулись слезы, но сил плакать больше не было.
- Хочешь знать, что они про тебя сказали?
Микки не хотел этого знать, не хотел в это верить. Сглотнув, он моргнул своими мокрыми глазенками и тяжело засопел.
- Отвези меня домой, - потребовал он, поджимая губы.
От Мими не было ответа.
- Отвези! – Крикнул он и закатился в истерике, отшвыривая от себя зайца и бросаясь на пол.
Мими больше не могла терпеть подобное. Ребенок уже с неделю был с ней и все никак не мог освоиться. Подойдя к нему, Мими схватила его за руку и дернула, поднимая на ноги. Пощечиной привела в чувства.
- Хватит орать! Давай поговорим! – Закричала она, но понизила голос, когда поняла, что Микки больше не плачет. – Давай говорить откровенно. Я – твоя мать, а ты – мой сын. Вот отсюда ты взялся, - сказав это, она схватила себя между ног, но Микки ничего не понял.
- Ты появился, когда мне было всего четырнадцать. Я не хотела, чтобы ты родился, но и избавляться от тебя тоже не стала, хотя и могла. Если бы не мой отец, тебя бы вообще не было. Я бы смыла тебя в унитаз, ты понял? – Микки кивнул, но в его голове все это не укладывалось. – Потом чертова социальная служба забрала тебя и отдала другим родителям, но теперь мне восемнадцать, и мне удалось получить тебя обратно. Понимаешь, ты снова мой.
- Отвези меня домой, - прошептал Микки, будто бы не слышал слов Мими.
- Ты что, не слышишь, что тебя говорят? – Завопила она, что было мочи. – Ты им не нужен! Сколько раз повторять? – Крики Мими были такими громкими, что Микки зажмурился, боясь, что та снова начнет его бить. – Если ты не заткнешься, я сдам тебя в полицию, чтобы они застрелили тебя на месте! Они возьмут длинные острые ножи и выколют тебе глаза, ты хочешь?
Микки замотал головой, ему было страшно, он не хотел лишаться глаз.
- А если не будешь меня слушаться, я позвоню им и они распнут тебя на кресте! Забьют гвозди в твои руки и ноги… - Микки больше не мог слышать эти ужасы, живое детское воображение моментально подкидывало сменяющие друг друга ужасные кровавые картинки.
- Я останусь с тобой! – Закричал он, расплакавшись и схватив Мими за ногу. – Я останусь с тобой…не надо полиции.
- Вообще-то участок рядом, они будут очень довольны…
- Я хочу остаться…не надо полиции.
И Микки действительно остался.
***
Те, что покупали мне сладкое, не задерживались надолго. Те же, что били ее - подольше, но дольше всего те, что били нас обоих: ее – кулаками, меня - ремнем.
В той квартире, куда она привела меня, мы жили недолго. Однажды ночью Мими разбудила меня и велела собираться, мы убрались оттуда, похватав только самое необходимое, и поехали куда глаза глядят. Какое-то время мы жили в ее машине, переезжая с одного место на другое, до встречи с очередным ее кавалером. Иногда Мими выдавала меня за своего братишку. Иногда за сестренку. Мужикам нравятся милые мордашки, - говорила мне она, - ты же не хочешь жить на улице?
Время от времени она делилась со мной таблетками, от которых у меня все плыло перед глазами, а потом мне снились цветные сны, пока я, наконец, не просыпался с воплем, дергаясь в судорогах.
Иногда мы уходили в поход по магазинам, где я таскал то, что Мими мне велела. Копченая колбаса, пиво, лимонад, орешки или чипсы. Когда я делал все, как надо, мы быстро прыгали в тачку и сматывались, смеясь и набивая рты едой.
Иногда она тормозила у бара, выходила и лезла в какой-нибудь грузовик. Пока Мими не было, я брал с собой фонарь и отправлялся на поиски чего-нибудь съестного, роясь в мусорных мешках и урнах, а когда она возвращалась, показывал ей свои находки.
А однажды у нее появился жених, за которого она вышла замуж. Его звали Алфи, и я жил в его комнате, когда они ездили в медовый месяц. Они рассчитывали провезти в поездке два дня и заперли меня, чтобы я чувствовал себя в безопасности. Но когда прошло несколько ночей и мои крекеры закончились, я залез на подоконник и смотрел на мешки с мусором, которые еще не успели забрать. Теперь до них было не добраться.
Ночами я не гасил свет, а днем смотрел свои любимые мультики про Багза Банни. На четвертую ночь я стал рисовать на стенах цветными карандашами, которые Алфи мне купил. После шести ночей, проведенных в полном одиночестве, он вернулся, но без нее. Алфи плакал и говорил, что Мими сбежала от него, украв все его наличные. Я утешал его, а потом мы уснули на их общей кровати.
Я проснулся посреди ночи, потому что сверху на мне лежало что-то тяжелое. Мои ноги были разведены в стороны. Чужое дыхание обжигало шею. Чужие пальцы вцепились в волосы, придавливая голову к подушке. Что-то было внутри меня. От боли я не сразу сообразил, что это Алфи, он лежал на мне и шептал ее имя, снова и снова. Простынь подо мной пропиталась кровью и хлюпала.
Когда все закончилось, он завернул меня в полотенце и отнес в машину, которую она бросила, как и меня, а не в свой грузовик. Мы долго ехали в кромешной темноте, и Алфи все извинялся, шептал, как заведенный «прости, прости, прости», будто это была его молитва.
Потом была больница, копы все пытались узнать, как меня зовут, но от боли я не мог с ними разговаривать, а доктор все твердил откуда-то сверху «все будет хорошо, все хорошо», и просил подать ему нитки.
***
Дети исчезали в странном доме также внезапно, как и появлялись. Некоторые - даже не покидая своих комнат, обмотанные трубками и проводами, словно щупальцами осьминогов. Микки видел таких в книжке. Проходил день, и комнаты вдруг пустели, потом нянечки уносили оттуда все приборы, игрушки и воздушные шары. Некоторых забирали родители, тогда они собирали свои игрушки сами и долго прощались с нянечками, а те махали им вслед. За Микки никто не приходил, и он скучал, коротая время со своим игрушечным медведем, которого ему подарила добрая нянечка Кэт. «Он твой», - сказала она, принеся медвежонка мальчику, - «больше ему некуда податься, вот он и пришел к тебе».
Но однажды нянечка Кэт привела к Микки женщину и назвала ее его бабушкой, добавив, что теперь она будет заботиться о нем. Микки кивнул, еще не до конца все понимая. Он был взволнован мыслью, что у него снова кто-то появился.
Голос у бабушки был мягкий, музыкальный и переливающийся. Ее светлые волосы были скручены в высокую прическу. Суровым вытянутым лицом она очень напоминала Мими.
Подписав все нужные бумаги, она посадила внука в машину и, сев за руль, покатила по широкой серой дороге, тронутой инеем. Позднее дорога разгладилась и превратилась в асфальт. Когда машина установилась у дома, где крыльцо подпирала четверка колонн, Микки спросил:
- Кто здесь живет?
- Господь, - ответила ему бабушка.
Это были ее единственные слова за всю дорогу.
***
В доме, где жил Господь, мне давали уроки Библии, и я был прилежным учеником. Настолько, что совсем скоро меня начали отправлять в город, где у меня был свой перекресток, по которому я расхаживал взад-вперед со стопкой брошюрок для прохожих. С утра до ночи я вещал о гиене огненной и первородном грехе. Дети, пробегающие мимо или проезжающие на великах и скейтах, плевались в меня, а взрослые посылали. Но я был тверд и всерьез собирался на небеса. Потому что зло и порок оставили меня в покое. Я ощущал, как что-то живое и теплое живет внутри меня, заботясь обо мне и исцеляя. Но стоило мне пасть, как твердая рука деда подхватывала меня, прижимая к столешнице, пахнущей лимоном и лаком, и я с замиранием сердца ждал первого удара. Я рыдал, но я очищался. И между мной и моим дедом больше не было никого постороннего, кроме исправительной розги.
Сказать по правде, очень часто я сам напрашивался на экзекуцию, забывая об уроках, о вежливых словах и благодарности. Мне хотелось снова и снова чувствовать его жаркое дыхание за своей спиной, слышать звон пряжки ремня, видеть, как он вытирает взмокший лоб вышитым платком, который достает из своего кармана. Я всегда благодарил его после этого, как и все прочие дети, но делал это с особой признательностью. А после я всем рассказывал, что мне было совсем не больно. В моем сердце поселилось тепло.
***
Но однажды настал тот день, когда в моей жизни снова появилась Мими.
Я услышал ее пьяный голос еще издалека, когда бегом спускался по лестнице. Увидев меня, она велела собираться. Мими очень торопилась. Пока я складывал свои вещи в пакет, она все твердила, что вернулась за мной, и что мы снова будем вместе. Я поверил и сбежал вместе с ней.
Мими познакомила меня с моим новым папой.
Его звали Джери, и у него был свой грузовик.
Но это было ненадолго.
***
Говорят, когда Иисус умер, ангелы плакали.
У Мими появился новый друг, он звал ее «своей деткой» и «сладкой девочкой». Микки он не звал никак. Лежа на своей кровати за тонкой перегородкой, Микки слышал шорох одеяла, возню и влажное чмоканье.
- Моя сладкая девочка, - полушептал он ей.
- Да, это я, твоя девочка, - игриво отвечала она.
- Кто ты?
- Папина девочка.
- Хочешь, чтобы папочка тебя трахнул? – Прохрипел он.
Мими ответила. А потом еще дважды назвала его «папочкой».
Микки спрятался под одеялом и сунул руку себе между ног.
Утром Микки наблюдал со стороны, как Мими стоит перед зеркалом в ванной и прихорашивается. Она старательно растирала по лицу пудру маленькой белой треугольной губкой, маскировала веснушки, которые терпеть не могла. Микки свои тоже не любил.
- А можно и мне убрать веснушки? – Вдруг вырвалось у него.
Мими удивленно повернулась к нему, будто вспомнив о его существовании. Мальчик робко отступил назад, но она улыбнулась и сказала:
- Тащи стул.
Микки приволок стул из спальни и взобрался на него. Теперь их лица были на одном уровне. Микки наблюдал, как она макает губку в жидкость цвета кофе с молоком, а затем трет его нос и щеки, не так бережно как себе, но все же Микки пришел от этих прикосновений в полный восторг.
- Смотри!
Микки повернулся к зеркалу и вытянул шею, как черепаха. Веснушки растаяли на глазах, и он улыбнулся своему отражению. Микки хотел было слезть со стула, но Мими не позволила. Кажется, она входила во вкус.
- Глазки у тебя мои, так что, считай, тебе повезло. Закрой.
Микки послушался. Через мгновение кисточка скользнула по векам, он хотел, чтобы это не прекращалось никогда.
- Знаешь, когда-нибудь, я открою магазин для моделей в Сохо…
- А мне можно с тобой?
- Стой смирно, - раздраженно сказала Мими, - посмотрим, что можно сделать с твоими губами.
Микки не хотел сердить ее. Он расслабил губы и поглядел в сторону. Карандаш зачертил вокруг рта. Потом он с замиранием сердца услышал восхитительным звук открывающейся губной помады. Мими стала красить сыну губы, а закончив, промокнула их бумажной салфеткой. Микки миллион раз уже повторял это подсмотренное у нее движение, но сейчас на бумаге остался красный след от поцелуя.
Когда все было готово, Мими разрешила мальчику посмотреть на себя в зеркало. Микки себя не узнал.
- Вот видишь, тебе стоило родиться девчонкой.
***
Свет был погашен. Комнату освещал только свет от экрана телевизора, там шла бейсбольная трансляция. Тайлер сидел в кресле и прихлебывал уже четвертую банку пива.
Микки подошел и встал перед ним, медленно и лениво, изящной плавной походкой, будто паук, подбирающийся к своей добыче.
- Иди сюда, - Тайлер махнул рукой и хлопнул по своему колену, не отводя глаз от телевизора. Микки подчинился.
- Когда вернется твоя мать?
Микки пожал плечами. Мими возвращалась поздно или уже под утро.
У них с Тайлером всегда было достаточно времени.
***
- Неблагодарная сука! – Вопила Мими.
Вещи летали в воздухе, разбивая на части.
- Отпусти меня, гнусный пидор, с тобой я потом разберусь! – Тайлер держал ее, но та все равно вырывалась.
- Сгинь с глаз моих, предатель! Сгори в аду!
Микки стоял перед зеркалом в запертой ванной, прижимая мокрое полотенце к разбитому носу. Под левым глазом уже зрел синяк.
Мими продолжала визжать, будто поросенок, но уже приглушенно.
Тайлер зажал ей рот.
***
После той истерики, которую устроила Мими, мне пришлось уйти.
Я знал, что не пропаду, если позволю какому-нибудь дальнобойщику сунуть в себя свой хрен за еду, крышу над головой на несколько ночей или за полтинник баксов. Мими всегда так поступала, когда нам было туго.
***
Бадди был огромный как шкаф, но член у него был так себе. Он носил бороду и гонял на старом «харлее», от чего был очень крутым в глазах окружающих. Он любил грызть печенье «Фиддл-Фэддл», а в мохнатой растительности на его груди наверняка водилась какая-нибудь живность от крошек, падающих туда. Иногда Микки всерьез казалось, что здоровяк испытывает к нему чувства, но видеть он этого не хотел и просил трахать себя сзади, ну или хотя бы сбоку, чтобы не видеть его блаженного лица.
Потом был Честер. Скинхэд с глазами, как две огромные смородины, и бритым черепом. Он звал Микки Милкшейк, ну, как молочный коктейль, много курил и смеялся. У него был гавкающий смех. Вместе они добрались до Лондона, а там быстро разбежались.
Шляясь по барам в Сохо, Микки познакомился с Лэри. Черная кожаная куртка и теплый шарф, щедро намотанный вокруг тощей шеи, делали его очень стильным. Сначала Лэри принял Микки за девушку, а когда узнал, что тот парень, обрадовался и позвал работать к себе. Как оказалось потом, Лэри был сутенером в районе Олд-Комптон.
Лэри-сутенер - так его звали на улице.
Как оказалось еще позднее, у Лэри-сутенера была очень тяжелая рука.
И жаден он был просто запредельно.
К двенадцатилетнему возрасту Мими Дойл стала самой грудастой девчонкой из всей параллели и часто пряталась за шкафом в конце их класса. С этого все и началось, Эндрю понятия не имел, что она там делает, пока случайно не подглядел, как Коул МакКой и Нил Саймон по очереди тискают груди Мими. Когда они отошли, уступая место, Эндрю понял, что и он может получить свое. Ему одновременно хотелось и не хотелось этого, его пугали ее огромные груди с темными торчащими сосками, ее дерзкое выражение лица, и он очень боялся сделать что-нибудь не так. Когда строгий голос учителя спросил о том, чего они там копаются, Эндрю отошел от Мими и испытал облегчение.
Мими было четырнадцать, она курила, сквернословила и водилась не с теми ребятами из старших классов, которые рассказывали байки о стычках с полицией, о наркотиках и доступном сексе. В ушах у нее были огромные сережки-кольца, короткие ногти, обгрызенные ею, были выкрашены в красный, а над приспущенными джинсами виднелась тонкая ярко-розовая резина трусиков-стрингов. Она была уже не девственница, Эндрю знал это, но по-прежнему хотел ее и любил. Мими была доступной, но в то же время такой далекой, Эндрю понадобился целый семестр, чтобы насмелиться и предложить ей секс. Эндрю действовал неумело, а Мими лежала со скучающим видом и ждала, пока он закончит. Все происходило в заброшенном рыбацком домике на берегу реки, прямо на грязных досках, куда Эндрю постелил свой свитер, чтобы Мими могла лечь и не запачкаться.
Когда Мими забеременела, по школе прокатилась волна слухов, а в кабинете директора разразился настоящий скандал. Родители Эндрю, угрожая судом, забрали документы сына и переехали на другой конец страны, подальше от отродья Сатаны, развращенной малолетней потаскушки, соблазнившей их мальчика. Эндрю больше не видел Мими, но отчаянно пытался с ней связаться около полутора лет. Ответов на письма он так и не получил. Свою беременность Мими провела дома, рядом с родителями, которые запретили ей делать аборт, это противоречило их религиозным взглядам. Появившейся на свет плод грехопадения был отдан на усыновление молодой семейной паре, не имеющей своих детей. Прощаясь с сыном, Мими назвала его именем Микки, оно казалось ей забавным и очень злило ее собственных родителей. Эта была ее последняя воля, касающаяся ребенка. Она была рада избавиться от него.
***
В квартире Мими Дойл по всему коридору громоздились кучи мусора. Набитые отбросами черные пакеты перемежались с грязным тряпьем и пустыми бутылками. Отбросы частично просыпались и воняли. Рядом валялся использованный, скрученный в узел презерватив, похожий на кокон какой-нибудь гигантской личинки. Мими Дойл было восемнадцать, но похожа она была не то на девушку, не то на старуху, в застиранной линялой майке и мужских пижамных штанах. Под ее глазами залегли тени, ключицы и скулы выпирали сквозь тонкую бледную кожу, длинные волосы секлись и потеряли свой блеск, некогда полные груди обвисли и более не были привлекательными как раньше. От нее воняло грязью, потом и пивом. В просторной гостиной, где она стояла, не было ни книг, ни фотографий, ни картин, ни телевизора – ничего, кроме голых стен, детской кроватки, продавленного дивана, хромого столика и пары стульев с поеденной молью обивкой. В центре комнаты топтался босой ребенок в футболке, которая была ему велика и свисала до коленок. Он тихо ныл, прижимая к себе игрушку, замызганного плюшевого Багза Банни. Это был Микки. Он стоял и звал свою настоящую маму, которой его лишили, как и целой комнаты игрушек, которые некуда было складывать, как и кровати в форме гоночной машины.
- Хватит скулить, они больше не хотят видеть тебя!
Микки смотрел на нее упрямо и не верил, что мамочка и папочка бросили его.
- Я столько вытерпела, чтобы вернуть тебя, а ты ведешь себя, как неблагодарный засранец!
Слова Мими били очень больно, у мальчика тут же перехватило дыхание и на глаза навернулись слезы, но сил плакать больше не было.
- Хочешь знать, что они про тебя сказали?
Микки не хотел этого знать, не хотел в это верить. Сглотнув, он моргнул своими мокрыми глазенками и тяжело засопел.
- Отвези меня домой, - потребовал он, поджимая губы.
От Мими не было ответа.
- Отвези! – Крикнул он и закатился в истерике, отшвыривая от себя зайца и бросаясь на пол.
Мими больше не могла терпеть подобное. Ребенок уже с неделю был с ней и все никак не мог освоиться. Подойдя к нему, Мими схватила его за руку и дернула, поднимая на ноги. Пощечиной привела в чувства.
- Хватит орать! Давай поговорим! – Закричала она, но понизила голос, когда поняла, что Микки больше не плачет. – Давай говорить откровенно. Я – твоя мать, а ты – мой сын. Вот отсюда ты взялся, - сказав это, она схватила себя между ног, но Микки ничего не понял.
- Ты появился, когда мне было всего четырнадцать. Я не хотела, чтобы ты родился, но и избавляться от тебя тоже не стала, хотя и могла. Если бы не мой отец, тебя бы вообще не было. Я бы смыла тебя в унитаз, ты понял? – Микки кивнул, но в его голове все это не укладывалось. – Потом чертова социальная служба забрала тебя и отдала другим родителям, но теперь мне восемнадцать, и мне удалось получить тебя обратно. Понимаешь, ты снова мой.
- Отвези меня домой, - прошептал Микки, будто бы не слышал слов Мими.
- Ты что, не слышишь, что тебя говорят? – Завопила она, что было мочи. – Ты им не нужен! Сколько раз повторять? – Крики Мими были такими громкими, что Микки зажмурился, боясь, что та снова начнет его бить. – Если ты не заткнешься, я сдам тебя в полицию, чтобы они застрелили тебя на месте! Они возьмут длинные острые ножи и выколют тебе глаза, ты хочешь?
Микки замотал головой, ему было страшно, он не хотел лишаться глаз.
- А если не будешь меня слушаться, я позвоню им и они распнут тебя на кресте! Забьют гвозди в твои руки и ноги… - Микки больше не мог слышать эти ужасы, живое детское воображение моментально подкидывало сменяющие друг друга ужасные кровавые картинки.
- Я останусь с тобой! – Закричал он, расплакавшись и схватив Мими за ногу. – Я останусь с тобой…не надо полиции.
- Вообще-то участок рядом, они будут очень довольны…
- Я хочу остаться…не надо полиции.
И Микки действительно остался.
***
Те, что покупали мне сладкое, не задерживались надолго. Те же, что били ее - подольше, но дольше всего те, что били нас обоих: ее – кулаками, меня - ремнем.
В той квартире, куда она привела меня, мы жили недолго. Однажды ночью Мими разбудила меня и велела собираться, мы убрались оттуда, похватав только самое необходимое, и поехали куда глаза глядят. Какое-то время мы жили в ее машине, переезжая с одного место на другое, до встречи с очередным ее кавалером. Иногда Мими выдавала меня за своего братишку. Иногда за сестренку. Мужикам нравятся милые мордашки, - говорила мне она, - ты же не хочешь жить на улице?
Время от времени она делилась со мной таблетками, от которых у меня все плыло перед глазами, а потом мне снились цветные сны, пока я, наконец, не просыпался с воплем, дергаясь в судорогах.
Иногда мы уходили в поход по магазинам, где я таскал то, что Мими мне велела. Копченая колбаса, пиво, лимонад, орешки или чипсы. Когда я делал все, как надо, мы быстро прыгали в тачку и сматывались, смеясь и набивая рты едой.
Иногда она тормозила у бара, выходила и лезла в какой-нибудь грузовик. Пока Мими не было, я брал с собой фонарь и отправлялся на поиски чего-нибудь съестного, роясь в мусорных мешках и урнах, а когда она возвращалась, показывал ей свои находки.
А однажды у нее появился жених, за которого она вышла замуж. Его звали Алфи, и я жил в его комнате, когда они ездили в медовый месяц. Они рассчитывали провезти в поездке два дня и заперли меня, чтобы я чувствовал себя в безопасности. Но когда прошло несколько ночей и мои крекеры закончились, я залез на подоконник и смотрел на мешки с мусором, которые еще не успели забрать. Теперь до них было не добраться.
Ночами я не гасил свет, а днем смотрел свои любимые мультики про Багза Банни. На четвертую ночь я стал рисовать на стенах цветными карандашами, которые Алфи мне купил. После шести ночей, проведенных в полном одиночестве, он вернулся, но без нее. Алфи плакал и говорил, что Мими сбежала от него, украв все его наличные. Я утешал его, а потом мы уснули на их общей кровати.
Я проснулся посреди ночи, потому что сверху на мне лежало что-то тяжелое. Мои ноги были разведены в стороны. Чужое дыхание обжигало шею. Чужие пальцы вцепились в волосы, придавливая голову к подушке. Что-то было внутри меня. От боли я не сразу сообразил, что это Алфи, он лежал на мне и шептал ее имя, снова и снова. Простынь подо мной пропиталась кровью и хлюпала.
Когда все закончилось, он завернул меня в полотенце и отнес в машину, которую она бросила, как и меня, а не в свой грузовик. Мы долго ехали в кромешной темноте, и Алфи все извинялся, шептал, как заведенный «прости, прости, прости», будто это была его молитва.
Потом была больница, копы все пытались узнать, как меня зовут, но от боли я не мог с ними разговаривать, а доктор все твердил откуда-то сверху «все будет хорошо, все хорошо», и просил подать ему нитки.
***
Дети исчезали в странном доме также внезапно, как и появлялись. Некоторые - даже не покидая своих комнат, обмотанные трубками и проводами, словно щупальцами осьминогов. Микки видел таких в книжке. Проходил день, и комнаты вдруг пустели, потом нянечки уносили оттуда все приборы, игрушки и воздушные шары. Некоторых забирали родители, тогда они собирали свои игрушки сами и долго прощались с нянечками, а те махали им вслед. За Микки никто не приходил, и он скучал, коротая время со своим игрушечным медведем, которого ему подарила добрая нянечка Кэт. «Он твой», - сказала она, принеся медвежонка мальчику, - «больше ему некуда податься, вот он и пришел к тебе».
Но однажды нянечка Кэт привела к Микки женщину и назвала ее его бабушкой, добавив, что теперь она будет заботиться о нем. Микки кивнул, еще не до конца все понимая. Он был взволнован мыслью, что у него снова кто-то появился.
Голос у бабушки был мягкий, музыкальный и переливающийся. Ее светлые волосы были скручены в высокую прическу. Суровым вытянутым лицом она очень напоминала Мими.
Подписав все нужные бумаги, она посадила внука в машину и, сев за руль, покатила по широкой серой дороге, тронутой инеем. Позднее дорога разгладилась и превратилась в асфальт. Когда машина установилась у дома, где крыльцо подпирала четверка колонн, Микки спросил:
- Кто здесь живет?
- Господь, - ответила ему бабушка.
Это были ее единственные слова за всю дорогу.
***
В доме, где жил Господь, мне давали уроки Библии, и я был прилежным учеником. Настолько, что совсем скоро меня начали отправлять в город, где у меня был свой перекресток, по которому я расхаживал взад-вперед со стопкой брошюрок для прохожих. С утра до ночи я вещал о гиене огненной и первородном грехе. Дети, пробегающие мимо или проезжающие на великах и скейтах, плевались в меня, а взрослые посылали. Но я был тверд и всерьез собирался на небеса. Потому что зло и порок оставили меня в покое. Я ощущал, как что-то живое и теплое живет внутри меня, заботясь обо мне и исцеляя. Но стоило мне пасть, как твердая рука деда подхватывала меня, прижимая к столешнице, пахнущей лимоном и лаком, и я с замиранием сердца ждал первого удара. Я рыдал, но я очищался. И между мной и моим дедом больше не было никого постороннего, кроме исправительной розги.
Сказать по правде, очень часто я сам напрашивался на экзекуцию, забывая об уроках, о вежливых словах и благодарности. Мне хотелось снова и снова чувствовать его жаркое дыхание за своей спиной, слышать звон пряжки ремня, видеть, как он вытирает взмокший лоб вышитым платком, который достает из своего кармана. Я всегда благодарил его после этого, как и все прочие дети, но делал это с особой признательностью. А после я всем рассказывал, что мне было совсем не больно. В моем сердце поселилось тепло.
***
Но однажды настал тот день, когда в моей жизни снова появилась Мими.
Я услышал ее пьяный голос еще издалека, когда бегом спускался по лестнице. Увидев меня, она велела собираться. Мими очень торопилась. Пока я складывал свои вещи в пакет, она все твердила, что вернулась за мной, и что мы снова будем вместе. Я поверил и сбежал вместе с ней.
Мими познакомила меня с моим новым папой.
Его звали Джери, и у него был свой грузовик.
Но это было ненадолго.
***
Говорят, когда Иисус умер, ангелы плакали.
У Мими появился новый друг, он звал ее «своей деткой» и «сладкой девочкой». Микки он не звал никак. Лежа на своей кровати за тонкой перегородкой, Микки слышал шорох одеяла, возню и влажное чмоканье.
- Моя сладкая девочка, - полушептал он ей.
- Да, это я, твоя девочка, - игриво отвечала она.
- Кто ты?
- Папина девочка.
- Хочешь, чтобы папочка тебя трахнул? – Прохрипел он.
Мими ответила. А потом еще дважды назвала его «папочкой».
Микки спрятался под одеялом и сунул руку себе между ног.
Утром Микки наблюдал со стороны, как Мими стоит перед зеркалом в ванной и прихорашивается. Она старательно растирала по лицу пудру маленькой белой треугольной губкой, маскировала веснушки, которые терпеть не могла. Микки свои тоже не любил.
- А можно и мне убрать веснушки? – Вдруг вырвалось у него.
Мими удивленно повернулась к нему, будто вспомнив о его существовании. Мальчик робко отступил назад, но она улыбнулась и сказала:
- Тащи стул.
Микки приволок стул из спальни и взобрался на него. Теперь их лица были на одном уровне. Микки наблюдал, как она макает губку в жидкость цвета кофе с молоком, а затем трет его нос и щеки, не так бережно как себе, но все же Микки пришел от этих прикосновений в полный восторг.
- Смотри!
Микки повернулся к зеркалу и вытянул шею, как черепаха. Веснушки растаяли на глазах, и он улыбнулся своему отражению. Микки хотел было слезть со стула, но Мими не позволила. Кажется, она входила во вкус.
- Глазки у тебя мои, так что, считай, тебе повезло. Закрой.
Микки послушался. Через мгновение кисточка скользнула по векам, он хотел, чтобы это не прекращалось никогда.
- Знаешь, когда-нибудь, я открою магазин для моделей в Сохо…
- А мне можно с тобой?
- Стой смирно, - раздраженно сказала Мими, - посмотрим, что можно сделать с твоими губами.
Микки не хотел сердить ее. Он расслабил губы и поглядел в сторону. Карандаш зачертил вокруг рта. Потом он с замиранием сердца услышал восхитительным звук открывающейся губной помады. Мими стала красить сыну губы, а закончив, промокнула их бумажной салфеткой. Микки миллион раз уже повторял это подсмотренное у нее движение, но сейчас на бумаге остался красный след от поцелуя.
Когда все было готово, Мими разрешила мальчику посмотреть на себя в зеркало. Микки себя не узнал.
- Вот видишь, тебе стоило родиться девчонкой.
***
Свет был погашен. Комнату освещал только свет от экрана телевизора, там шла бейсбольная трансляция. Тайлер сидел в кресле и прихлебывал уже четвертую банку пива.
Микки подошел и встал перед ним, медленно и лениво, изящной плавной походкой, будто паук, подбирающийся к своей добыче.
- Иди сюда, - Тайлер махнул рукой и хлопнул по своему колену, не отводя глаз от телевизора. Микки подчинился.
- Когда вернется твоя мать?
Микки пожал плечами. Мими возвращалась поздно или уже под утро.
У них с Тайлером всегда было достаточно времени.
***
- Неблагодарная сука! – Вопила Мими.
Вещи летали в воздухе, разбивая на части.
- Отпусти меня, гнусный пидор, с тобой я потом разберусь! – Тайлер держал ее, но та все равно вырывалась.
- Сгинь с глаз моих, предатель! Сгори в аду!
Микки стоял перед зеркалом в запертой ванной, прижимая мокрое полотенце к разбитому носу. Под левым глазом уже зрел синяк.
Мими продолжала визжать, будто поросенок, но уже приглушенно.
Тайлер зажал ей рот.
***
После той истерики, которую устроила Мими, мне пришлось уйти.
Я знал, что не пропаду, если позволю какому-нибудь дальнобойщику сунуть в себя свой хрен за еду, крышу над головой на несколько ночей или за полтинник баксов. Мими всегда так поступала, когда нам было туго.
***
Бадди был огромный как шкаф, но член у него был так себе. Он носил бороду и гонял на старом «харлее», от чего был очень крутым в глазах окружающих. Он любил грызть печенье «Фиддл-Фэддл», а в мохнатой растительности на его груди наверняка водилась какая-нибудь живность от крошек, падающих туда. Иногда Микки всерьез казалось, что здоровяк испытывает к нему чувства, но видеть он этого не хотел и просил трахать себя сзади, ну или хотя бы сбоку, чтобы не видеть его блаженного лица.
Потом был Честер. Скинхэд с глазами, как две огромные смородины, и бритым черепом. Он звал Микки Милкшейк, ну, как молочный коктейль, много курил и смеялся. У него был гавкающий смех. Вместе они добрались до Лондона, а там быстро разбежались.
Шляясь по барам в Сохо, Микки познакомился с Лэри. Черная кожаная куртка и теплый шарф, щедро намотанный вокруг тощей шеи, делали его очень стильным. Сначала Лэри принял Микки за девушку, а когда узнал, что тот парень, обрадовался и позвал работать к себе. Как оказалось потом, Лэри был сутенером в районе Олд-Комптон.
Лэри-сутенер - так его звали на улице.
Как оказалось еще позднее, у Лэри-сутенера была очень тяжелая рука.
И жаден он был просто запредельно.