совершенная нежность превращается в совершенное зло.
Шаг первый. «Я признал свое бессилие перед своей зависимостью,
признал, что моя жизнь стала неуправляемой».
Мне было всего пять, когда отец сбежал от нас в Америку. Ища лучшей жизни, признания и популярности, восьмого июня девяноста пятого года Фрэнсис Мюррей, мой отец, собрал вещи и был таков. Для него это было просто, бросить свою семью.
В тот день я первым нашел его записку, предназначавшуюся моей матери.
На том листке, выдранном из моей тетради, было написано всего три строчки:
«Мэгс, прости.
Семейная жизнь не для меня.
Скажи Шеймусу, что я всегда буду любить его».
Подписи не было, но я сразу понял, что писал папа. Узнал по размашистому почерку, в котором буквы были написаны не слитно, а каждая по отдельности.
Я прочел записку. Сначала про себя, потом вслух. За этим занятием и застала меня мама. Сонная, и в домашнем халате, она подошла ко мне, пригладила мои волосы, и с вопросом «что это?» забрала у меня листок.
Больше папу мы не видели. Сначала мама очень расстроилась и много плакала, но потом перестала. Через несколько месяцев я подслушал разговор между ней и бабушкой, они говорили о папе. Теперь он жил в Нью-Йорке, у него была своя рок-группа, и они записывали первый альбом.
Кажется, он был счастлив, мой папа.
И ему не было никакого дела до нас.
Шаг второй. «Я пришел к убеждению, что только Сила, более могущественная, чем моя собственная, может вернуть мне здравомыслие».
Меня зовут Шеймус.
Шеймус Мюррей.
Я сын Фрэнсиса Мюррея, чья рок-группа покорила все бары Нью-Йорка в девяноста шестом. А потом все про них забыли, потому что Фрэнк умер.
Передознулся героином в собственной гримерке.
Ему было двадцать пять, как и мне сейчас.
Шаг третий. «Я принял решение перепоручить свою волю и свою жизнь Господу».
Всю свою жизнь я старался не походить на собственного отца, но чертовы гены взяли надо мной вверх. Музыка, героин, ребенок в двадцать лет – все, как по накатанной, и я даже не знаю, в какой именно момент моя жизнь повернула не туда.
Моя мать Линда была совершенно обычной женщиной, и уж никак не подходила на роль подружки рок-музыканта. Тихая, скромная и любящая, она преподавала детям музыку, она же научила ей и меня.
Мы жили только вдвоем в нашем доме на двадцать второй улице. Она дала мне все, мне не на что было жаловаться, но я все равно стал гадким мальчишкой, сыном, которого она не заслуживает.
Шаг четвертый. «Я глубоко и бесстрашно исследовал себя с нравственной точки зрения».
Не могу вспомнить, когда именно все началось. Когда я сделал свою первую затяжку, впервые сбежал из дому, впервые поцеловался с Дрю или впервые отлизал Трини?
Тринити – моя первая школьная любовь. Это с ней у нас общий ребенок и многолетний роман за плечами, закончившийся разводом и полным гетеросексуальным фиаско для нас обоих. Сейчас Трини лесбиянка, активная защитница прав сексуальных меньшинств, художница и декоратор. Мы были в браке два года, пытались привести жизни друг друга в порядок, но ничего из этого не вышло.
Нашему общему сыну уже пять. Он очень похож на меня, но хочет стать художником, как его мама. Его неумелыми рисунками увешана вся кухня в доме, где я вырос. Магда не представляют без него своей жизни, а мне стыдно признаться, что Тэд для меня, как громоотвод. Когда он родилась, все будто бы забыли о моем существовании, и я, наконец, смог вздохнуть спокойно.
Шаг пятый. «Я признал перед Богом, собой и другими людьми истинную природу своих заблуждений».
В тот день шел сильный дождь.
Я сидел в коридоре родильного отделения, слушал музыку в наушниках, пытался унять дрожь в руках и совершенно не представлял, что будет дальше.
Здесь пахло хлоркой и одиночеством, а тишина, прерываемая женскими вскриками, сжирала заживо.
Сидя там, я наконец осознал, что остался один на один со взрослой жизнью, и со мной нет ни единого человека, за помощью к которому я мог бы обратиться, на которого мог бы спихнуть все свои проблемы, обдолбаться до беспамятства или просто лечь спать.
Я остался один.
Мне было чертовски страшно.
Шаг шестой. «Я полностью подготовился к тому, чтобы Господь избавил меня
от всех дефектов моего характера».
Когда я взял на руки своего новорожденного сына, я еще долго не мог поверить в происходящее. Он был страшненьким, сморщенным, и никак не тянул на «лапочку», как назвала его моя мать.
Шаг седьмой. «Я смиренно просил Его избавить меня от недостатков».
Я держал Тэдди на руках всего две минуты, а после провел в полном беспамятстве два дня. Мне требовалось время, чтобы принять его.
Шаг восьмой. «Я составил список всех тех людей, которым успел причинить зло,
и преисполнился желанием возместить им всем этот ущерб».
Как оказалось, время лечит. Бессонные ночи – тоже.
Мы с Тринити привыкли к ребенку, родительским заботам и ответственности, а в перерывах между всем этим пытались выяснить, хотим ли мы всю жизнь провести вот так: завести собаку, потом второго ребенка, купить дом и машину, чтобы наши родители нами гордились, чтобы они и общество знали, что мы такие же, как и все, мы нормальные, с детьми и кредитами, отмечающие праздники в узком семейном кругу.
Шаг девятый. «Я напрямую возместил ущерб тем людям, кому это было возможно».
Мы сдались почти одновременно.
Сначала у Тринити появилась Лола, а через несколько месяцев я спутался с Роном, и наш гетеросексуальный брак треснул по швам.
Шаг десятый. «Я продолжал самоанализ и когда допускал ошибки,
сразу признавал это».
Рон возник в моей жизни, как раз в тот момент, когда я с головой окунулся в работу, лишь бы больше не думать, что делать дальше. У меня было по два перелета в три дня, и в бодрствующем состоянии меня поддерживал только мет.
Ронни Нэшвил был боксером в недавнем прошлом и участником боев без правил в настоящем, а еще законченным пидором в придачу. Так сложилось, что Рон разочаровался в женщинах после восьми лет брака и сменил команду, но свои отношения с молодыми людьми никогда не афишировал, боялся, что плохо скажется на карьере. В общей сложности вместе мы провели три года, а расстались, когда он чуть не убил меня, узнав, что вся моя программа реабилитации, в которую он нехило вложился, все мои двенадцать шагов пошли к черту после того, как я нашел нычку своего концертного директора, и не смог удержаться.
Шаг одиннадцатый. «Путем размышлений я старался улучшить свой осознанный контакт с Богом».
Меня зовут Шеймус Мюррей.
И мой двенадцатый шаг будет таким: «не достигнув духовного пробуждения, я посылаю все нахер».
признал, что моя жизнь стала неуправляемой».
Мне было всего пять, когда отец сбежал от нас в Америку. Ища лучшей жизни, признания и популярности, восьмого июня девяноста пятого года Фрэнсис Мюррей, мой отец, собрал вещи и был таков. Для него это было просто, бросить свою семью.
В тот день я первым нашел его записку, предназначавшуюся моей матери.
На том листке, выдранном из моей тетради, было написано всего три строчки:
«Мэгс, прости.
Семейная жизнь не для меня.
Скажи Шеймусу, что я всегда буду любить его».
Подписи не было, но я сразу понял, что писал папа. Узнал по размашистому почерку, в котором буквы были написаны не слитно, а каждая по отдельности.
Я прочел записку. Сначала про себя, потом вслух. За этим занятием и застала меня мама. Сонная, и в домашнем халате, она подошла ко мне, пригладила мои волосы, и с вопросом «что это?» забрала у меня листок.
Больше папу мы не видели. Сначала мама очень расстроилась и много плакала, но потом перестала. Через несколько месяцев я подслушал разговор между ней и бабушкой, они говорили о папе. Теперь он жил в Нью-Йорке, у него была своя рок-группа, и они записывали первый альбом.
Кажется, он был счастлив, мой папа.
И ему не было никакого дела до нас.
Шаг второй. «Я пришел к убеждению, что только Сила, более могущественная, чем моя собственная, может вернуть мне здравомыслие».
Меня зовут Шеймус.
Шеймус Мюррей.
Я сын Фрэнсиса Мюррея, чья рок-группа покорила все бары Нью-Йорка в девяноста шестом. А потом все про них забыли, потому что Фрэнк умер.
Передознулся героином в собственной гримерке.
Ему было двадцать пять, как и мне сейчас.
Шаг третий. «Я принял решение перепоручить свою волю и свою жизнь Господу».
Всю свою жизнь я старался не походить на собственного отца, но чертовы гены взяли надо мной вверх. Музыка, героин, ребенок в двадцать лет – все, как по накатанной, и я даже не знаю, в какой именно момент моя жизнь повернула не туда.
Моя мать Линда была совершенно обычной женщиной, и уж никак не подходила на роль подружки рок-музыканта. Тихая, скромная и любящая, она преподавала детям музыку, она же научила ей и меня.
Мы жили только вдвоем в нашем доме на двадцать второй улице. Она дала мне все, мне не на что было жаловаться, но я все равно стал гадким мальчишкой, сыном, которого она не заслуживает.
Шаг четвертый. «Я глубоко и бесстрашно исследовал себя с нравственной точки зрения».
Не могу вспомнить, когда именно все началось. Когда я сделал свою первую затяжку, впервые сбежал из дому, впервые поцеловался с Дрю или впервые отлизал Трини?
Тринити – моя первая школьная любовь. Это с ней у нас общий ребенок и многолетний роман за плечами, закончившийся разводом и полным гетеросексуальным фиаско для нас обоих. Сейчас Трини лесбиянка, активная защитница прав сексуальных меньшинств, художница и декоратор. Мы были в браке два года, пытались привести жизни друг друга в порядок, но ничего из этого не вышло.
Нашему общему сыну уже пять. Он очень похож на меня, но хочет стать художником, как его мама. Его неумелыми рисунками увешана вся кухня в доме, где я вырос. Магда не представляют без него своей жизни, а мне стыдно признаться, что Тэд для меня, как громоотвод. Когда он родилась, все будто бы забыли о моем существовании, и я, наконец, смог вздохнуть спокойно.
Шаг пятый. «Я признал перед Богом, собой и другими людьми истинную природу своих заблуждений».
В тот день шел сильный дождь.
Я сидел в коридоре родильного отделения, слушал музыку в наушниках, пытался унять дрожь в руках и совершенно не представлял, что будет дальше.
Здесь пахло хлоркой и одиночеством, а тишина, прерываемая женскими вскриками, сжирала заживо.
Сидя там, я наконец осознал, что остался один на один со взрослой жизнью, и со мной нет ни единого человека, за помощью к которому я мог бы обратиться, на которого мог бы спихнуть все свои проблемы, обдолбаться до беспамятства или просто лечь спать.
Я остался один.
Мне было чертовски страшно.
Шаг шестой. «Я полностью подготовился к тому, чтобы Господь избавил меня
от всех дефектов моего характера».
Когда я взял на руки своего новорожденного сына, я еще долго не мог поверить в происходящее. Он был страшненьким, сморщенным, и никак не тянул на «лапочку», как назвала его моя мать.
Шаг седьмой. «Я смиренно просил Его избавить меня от недостатков».
Я держал Тэдди на руках всего две минуты, а после провел в полном беспамятстве два дня. Мне требовалось время, чтобы принять его.
Шаг восьмой. «Я составил список всех тех людей, которым успел причинить зло,
и преисполнился желанием возместить им всем этот ущерб».
Как оказалось, время лечит. Бессонные ночи – тоже.
Мы с Тринити привыкли к ребенку, родительским заботам и ответственности, а в перерывах между всем этим пытались выяснить, хотим ли мы всю жизнь провести вот так: завести собаку, потом второго ребенка, купить дом и машину, чтобы наши родители нами гордились, чтобы они и общество знали, что мы такие же, как и все, мы нормальные, с детьми и кредитами, отмечающие праздники в узком семейном кругу.
Шаг девятый. «Я напрямую возместил ущерб тем людям, кому это было возможно».
Мы сдались почти одновременно.
Сначала у Тринити появилась Лола, а через несколько месяцев я спутался с Роном, и наш гетеросексуальный брак треснул по швам.
Шаг десятый. «Я продолжал самоанализ и когда допускал ошибки,
сразу признавал это».
Рон возник в моей жизни, как раз в тот момент, когда я с головой окунулся в работу, лишь бы больше не думать, что делать дальше. У меня было по два перелета в три дня, и в бодрствующем состоянии меня поддерживал только мет.
Ронни Нэшвил был боксером в недавнем прошлом и участником боев без правил в настоящем, а еще законченным пидором в придачу. Так сложилось, что Рон разочаровался в женщинах после восьми лет брака и сменил команду, но свои отношения с молодыми людьми никогда не афишировал, боялся, что плохо скажется на карьере. В общей сложности вместе мы провели три года, а расстались, когда он чуть не убил меня, узнав, что вся моя программа реабилитации, в которую он нехило вложился, все мои двенадцать шагов пошли к черту после того, как я нашел нычку своего концертного директора, и не смог удержаться.
Шаг одиннадцатый. «Путем размышлений я старался улучшить свой осознанный контакт с Богом».
Меня зовут Шеймус Мюррей.
И мой двенадцатый шаг будет таким: «не достигнув духовного пробуждения, я посылаю все нахер».